2 декабря состоялось открытие выставки костромского художника Павла Беляева "Путешествие света".

Эстетическое пространство Павла Беляева

«Способом существования искусства является создание всякий раз новой эстетической реальности».

Иосиф Бродский

Художник внимательно всматривается в окружающий мир - загадочный, многообразный, бесконечный, непостижимый - пытается почувствовать его ритмы, вслушаться в его звуки, постичь его тайные смыслы и гармонии и, открыв именно то, что предназначено только ему, создать свой мир, свое эстетическое пространство.
Павел Беляев принадлежит к поколению художников, чье становление пришлось на 1980-е годы, поколению, выскользнувшему из-под пресса идеологического давления, устремившемуся к свободе творческого поиска. Еще во время учебы на художественно-графическом факультете Костромского пединститута его «живописный глаз» заметил преподаватель Юрий Васильевич Горбунов, рано угадавший в студенте первого курса талант истинного живописца. По окончании института судьба свела Павла с друзьями-единомышленниками Александром Бекасовым и Николаем Касаткиным. Их сближает духовная свобода, общие интересы, устремленность к осмыслению реальности в общефилософских и эстетических аспектах, склонность к экзистенциально-метафорическому толкованию искусства. Волею судьбы они оказались в авангарде молодежного движения, среди «зачинщиков» групповой выставки 1986 года в селе Красное-на-Волге, молодежных выставок-экспериментов 1987, 1988 годов, выставки «Синтез» (1989), всколыхнувших и изменивших художественную жизнь Костромы появлением на арт-сцене молодой генерации художников, дерзнувшей «заговорить» на языке цвета, пластики, свободного формотворчества. Работы Беляева сразу обратили на себя внимание. Излучающие тишину и покой, подернутые легкой туманной дымкой пейзажи, ландшафты, балансирующие на грани эфемерности и достоверности силуэты и лица людей, композиции с полупризрачными абрисами предметов реального мира, фрагменты цвето-пластического потока с четкой нарезкой планов или рамками, ритмически кадрирующими живописные плоскости. Все говорило о появлении незаурядной индивидуальности, наделенной уникальным внутренним зрением, художника с очень самостоятельным пластическим мышлением, мир которого отличается особой мягкостью, лиризмом, сосредоточенностью, погруженностью в собственные чувства.

Особым событием стала выставка Павла Беляева 2007 года в муниципальной художественной галерее, получившая название по циклу работ «В поле покоя поверхности». В самом названии удивительно точно отразился смысл пластических исследований и экспериментов, которые художник сосредоточенно вел на протяжении долгих лет, превращая живописную поверхность во вместилище сложных понятий и тончайших ощущений. Экспозиция, выстроенная как инсталляция, погружала в особую атмосферу, где каждая работа при всей самодостаточности становилась частью единой, созданной чутким воображением автора картины мира, образы которого обладали магической силой притяжения. Выставка раскрыла грандиозный потенциал художника и во-многом определила концепцию дальнейшего творческого развития, последующими мощными этапами которого стали проекты «Возле белого» (2011) и «Оттенки дня» (2015).

Павел Беляев художник удивительно цельный и глубокий, обладающий развитой интуицией, редким даром некоего мистического чувствования природы, мироздания. Его работы притягивают, вовлекают в пространство, полное покоя, умиротворения,изысканных гармоний, где скромная палитра красок с преобладанием приглушенных оттенков зеленого, голубого, охристого, серого излучает внутреннее свечение. Свет у Беляева особая субстанция. Он «путешествует» из картины в картину, струится, мерцает, обволакивает, его трепетные вибрации как пластическая материя пронизывают живописную поверхность, творят иное пространство, доносящее отблески неведомых стихий.

При всем лаконизме композиционного и цветового решения его картины многозначны и многослойны и не сразу обнажают свои смыслы и содержания, а открываются в процессе медленного вглядывания, вчувствования, эмоционального переживания. Импульс для создания того или иного образа в большинстве исходит от природы. Художник смотрит на пейзаж, будь то незатейливый вид расстилающихся вдаль окрестностей, царственный куст, или купы деревьев, или фрагмент палисадника в проеме окна, затем оглядывает все это внутренним взором, наконец, начинает переносить увиденное на холст, убирая детали, подробности, все второстепенное, временное, лишнее. Главное - передать состояние, настроение, рожденное тем или иным мотивом посредством цветовой гаммы, чаще сдержанной, но всегда утонченной, реже звучными акцентами, позволяющими привлечь внимание к главному «герою» - папоротнику, садовому ландышу или залитому солнечным светом забору. Живописно-пластический язык автора, образный строй позволяют через, казалось бы, банальное передать нечто неведомое, неуловимое, что заставляет переживать и осмысливать многажды виденное, всякий раз по-новому.

Особое благоговейное, поэтическое и вместе с тем философское отношение у художника к белому цвету, которым так богата зима. Именно зимняя пора с ее многообразием оттенков белого, пластикой снежных покровов особенно вдохновляла художника (неслучайно появление выставки «Возле белого»). Едва угадываемый ландшафт, испещренный линиями-знаками, снежные дюны, «след» тающего снега, занесенный куст малины - все обретает сакральное, мистическое звучание.
Одним из «сквозных» у Беляева становится мотив «окна-рамки» как прорыва в другое пространство, дающего возможность сопоставления разных миров - малого и большого, ближнего и дальнего, реального и мистического. Это может быть оконный проем, открывающий фрагмент природы, или прорыв неясных смутных покровов, приоткрывающий путь к свету реального (ирреального?) мира, наконец, выход в таинственную, многослойную иносферу, формы, линии, структуры которой живут по законам иного порядка и сродни образам вечно движущихся стихий и энергий, обитающих в бесконечности мироздания.

Значительное место в эстетическом пространстве художника занимают композиции, где в пронизанной золотистым сиянием колористической среде неожиданно проявляются лики с едва угадываемыми чертами или едва намеченные силуэты людей, чьи позы и жесты неизменно отсылают к духовным истокам - застывшим в молитвенном предстоянии образам древних икон. Подобные сотканным из ощущений видениям, возникающим в глубинах сознания, они дают ощущение умиротворения и духовного просветления, погружая в атмосферу длящейся медитации.

Образы Павла Беляева, тонкого, только им видимого мира, магически притягательны и не поддаются словесным интерпретациям, поскольку угаданы интуицией, и постичь их можно, пожалуй, лишь путем сосредоточенного созерцания, установления с ними собственных духовных контактов.

Вера Прямикова, искусствовед

В этот же день была представлена персональная выставка Тамары Нуйи "В активном поиске".

<…> В основе картин Нуйи лежит жесткий остов, костяк композиции, энергично прочерченный темной линией, что напоминает витражи, а внутреннее пространство заполняется светящимся, так же как в витраже, чистым цветом. Искрящийся цвет в ее картинах, похожий и на северное сияние, и на переливы драгоценных камней – это сама жизнь, которую она вопреки всем трудностям безмерно любит.

Принципиально важна для Т. Нуйи социальная наполненность каждой работы. Она очень драматично воспринимает мир, поэтому общественная нота заключена у нее практически во всех жанрах. Это объясняется особым чувством свободы: «У предков Тамары не было рабства, по крови она саамка, житель вечно вольной тундры. Так что отношение к любому угнетению у нее особое». Протест против несвободы проявляется у нее не только в сюжетах, но и в самой композиции картин, так как силуэты персонажей являются нерасторжимой частью вихрящегося грозного пространства, своеобразными его сгустками.

Образность мышления Т. Нуйи проявляется в аллегоризме и метафоричности ее художественного воображения. В силу постоянного ощущения конфликтности мира людей художница стремится быть ближе к природе и животным, поэтому они получаются у нее добрыми, иногда печальными. Она очеловечивает изображения своих подопечных, доверяет им часть (очень существенную) самой себя.

Если говорить о стилистике живописи Тамары Нуйи, то, несомненно, ею освоен богатейший арсенал форм и методов русского и зарубежного авангарда, но он переплавлен в горниле ее собственного воображения столь мощно, что назвать конкретного художника, которому она подражает, весьма затруднительно. Следует учитывать, что заимствование формы выражения смыслов из мировой практики живописи у Тамары напрямую связано с личным состоянием, с драматизмом жизни.
В картинах последних лет, по словам художницы, да и по их внешнему виду, она старается быть светлее, солнечнее, прозрачнее. И если раньше, по ее собственному мнению, работы с натуры получались очень сухими, и поэтому она писала их не часто, то теперь она преодолела этот недостаток. В мастерской ею выполнено много натурных натюрмортов, в них уже нет прежних взвихренных пространственных полей или драматической символики, но есть монументальность и восхищение самой жизнью, реальностью. В этих картинах открывается новая сторона таланта Тамары Нуйи, демонстрирующая удивительную ее человеческую позитивность, знакомую родным и близким, друзьям-художникам <…>.
Ирина Балашова, искусствовед